ЧТЕНИЕ

Рассказ старого воробья.

Как-то раз в кабинете нашего начальника Ивана Петровича Семипалатова сидел антрепренер нашего театра Галамидов и говорил с ним об игре и красоте наших актрис. 

─  Но я с вами не согласен, ─  говорил Иван Петрович, подписывая ассигновки. ─  Софья Юрьевна сильный оригинальный талант !  Милая такая, грациозная . . .   Прелестная такая . . .

            Иван Петрович хотел дальше продолжать, но от восторга не мог выговорить ни одного слова и улыбнулся так широко и слащаво, что антрепренер, глядя на него, почувствовал во рту сладость. 

            ─  Мне нравится в ней . . . э-э-э . . . волнение и трепет молодой груди, когда она читает монологи . . .  Так и пышет, так и пышет !  В этот момент, передайте ей, я готов . . . на всё ! 

            ─  Ваше превосходитель-ство, извольте подписать ответ на отношение херсонского полицейского правления касательно . . .

            Семипалатов поднял свое улыбающееся лицо и увидел перед собой чиновника Мердяева.  Мердяев стоял перед ним и, выпучив глаза, подносил ему бумагу для подписи.  Семипалатов поморщился : проза прервала поэзию на самом интересном месте. 

            ─  Об этом можно бы и после, ─  сказал он. ─  Видите, ведь, я разговариваю!  Ужасно невоспитанный, неделикатный народ ! Вот-с, господин Галамидов . . .  Вы говорили, что у нас нет уже гоголевских типов . . . А вот вам !  Чем не тип ?  Неряха, локти продраны, косой . . . никогда не чешется . . . А посмотрите, как он пишет !  Это чорт знает что !  Пишет безграмотно, бесмысленно . . . как сапожник !  Вы посмотрите ! 

            ─  М-да . . . ─  промычал Галамидов, посмотрев на бумагу. ─  Действительно . . .  Вы, господин Мердяев, вероятно, мало читаете, что ли . . 

            ─  Этак, любезнейший, нельзя ! ─  продолжал начальник... ─  Мне за вас стыдно!  Вы бы хоть книги читали, что ли . . .

─  Чтение много значит ! ─  сказал Галамидов и вздохнул без причини.  ─  Очень много !  Вы читайте и сразу увидите, как резко изменится ваш кругозор.  А книги вы можете достать, где угодно.  У меня, например . . . Я с удовольствием.  Завтра же я завезу, если хотите. 

            ─  Поблагодарите, любезнейший! ─  сказал Семипалатов. 

            Мердяев неловко поклонился, пошевелил губами и вышел. 

            На другой день приехал к нам в присутсвие Галамидов и привёз с собой связку книг.  С этого момента и начинается история.  Потомство никогда не простит Семипалатову его легкомысленного поступка !  Это можно было бы, пожалуй, простить юноше, но опытому действительному статскому советнику ─  никогда !  По приезде антрепренера, Мердяев был позван в кабинет. 

            ─  Нате, вот, читайте любезнейший, сказал Семипалатов, подавая ему книгу.

─  Читайте внимательно. 

            Мердяев взял дрожащими руками книгу и вышел из кабинета.  Он был бледен.  Косые глазки его беспокойно бегали и, казалось, искали у окружающих предметов помощи.  Мы взяли у него книгу и начали его осторожно рассматривать. 

            Книга была «Граф Монте-Кристо». 

            ─  Против его воли не пойдёшь ! ─  сказал со вздохом наш старый бухгалтер Прохор Семёнич Будылда. ─  Постарайся как-нибудь, понатужься . . . Читай себе помаленьку, и там, Бог даст, он забудет, и тогда бросить можно будет.  Ты не пугайся . . .  А главное ─  не вникай . . .  Читай и не вниуай в эту умственность. 

            Мердяев завернул книгу в бумагу и сел писать.  Но не писалось ему на этот раз.  Руки у него дрожали и глаза косили в разные стороны : один в потолок, другой в чернильницу.  На другой день пришёл он на службу заплаканный. 

            ─  Четыре раза уже начинал, ─  сказал он  ─   но ничего не разберу . . .  Какые-то иностратцы . . .

            Через пять дней Семипалатов, проходя мимо столов, остановился перед Мердяевым и спросил :

            ─  Ну, что ?  Читал книгу ? 

            ─  Читал, ваше превосходительство.

            ─  О чем же вы читали, любезнейший ?  А ну-ка, расскажите ! 

            Мердяев поднял вверх голову в зашевелил губами. 

            ─  Забыл, ваше превосходительство . . . ─  сказал он через минуту. 

            ─  Значит, вы не читали, или . . . э-э-э . . . невнимательно читали !  Авто-мма-тически !  Так нельзя !  Вы ещё раз прочтите !  Вообще, господа, рекомендую !  Извольте читать !  Все читайте !  Берите там у меня на окне книги и читайте !  Парамонов, подите, возьмите себе книгу !  Подходцев, ступайте и вы, любезнейший !  Смирнов, ─  и вы !  Все, господа !  Прошу ! 

            Все пошли и взяли себе по книге.  Один только Будылда осмелился выразить протест.  Он развел руками, покачал головой и сказал :

            ─  А уж меня извините, ваше превосходительство . . .  Скорей в отставку . . . Я знаю, что от этих самих критик и сочинений бывает.  У меня от них старший внук родную мать в глаза дурой зовёт и весь пост молоко хлещет.  Извините-с !

            ─  Вы ничего не понимаете, ─  сказал Семипалатов, прощавший обыкновенно старику все его грубости. 

            Но Семипалатов ошибался: старик всё понимал.  Через неделю же мы увидели плоды этого чтения.  Подходцев, читавший второй том «Вечного Жида», назвал Будылду «иезуитом»; Смирнов стал являться на службу в нетрезвом виде.  Но ни на кого не подействовало так чтение, как на Мердяева.  Он похудел, осунулся, стал пить.        

─  Прохор Семёнич ! ─  умолял он Будылду. ─  Заставите вечно Бога молить !  Попросите вы его превосходительство, чтобы они меня извинили . . .  Не могу я читать.  Читаю день и ночь, не сплю, не ем . . . Жена вся измучилась, вслух читавший. Но, побей Бог, ничего не понимаю !  Сделайте божскую милость !

          Будылда несколько раз осмеливался докладывать Семипалатову, но тот только руками махал и, расхаживая по правлению вместе с Галамидовым, попрекал всех невежеством.  Прошло этак два месяца, и кончилась вся эта история ужаснейшим образом. 

            Однажды Мердяев, придя на службу, вместо того, чтобы садиться на стол, стал среди присутствия на колени, заплпкал и сказал :

            ─  Простите меня, православные, за то, что я фальшивыe бумажки делаю ! 

            Затем он вошёл в кабинет и, став перед Семипалатовым на колени, сказал : 

            ─  Простите меня, ваше превосходительство : вчера я ребёночка в колодец бросил ! 

            Стукнулся лбом о-пол и зарыдал. 

            ─  Что это значит ?! ─   удивился Семипалатов. 

            ─  А это то значит, ваше превосходительство, ─  сказал Будылда со слезами на глазах, выступая вперёд : ─  что он ума решился !  У него ум за разум зашёл !  Вот что ваш Галамидка сочинениями наделал !  Бог всё видет, ваше превосходительство.  А ежели вам мои слова не нравятся, то позвольте мне в отставку.  Лучше с голоду помереть, чем этакое на старости лет видеть ! 

Семипалатов побледнел и прошёлся из угла в угол. 

─  Не принимать Галамидова ! ─   сказал он глухим голосом. ─   А вы, господа, успокойтесь.  Я теперь вижу свою ошибку.  Благодагю, старик !

            И с этой поры у нас больше ничего не было.  Мердяев выздоровел, но не совсем.  И до сих пор при виде книги он дрошит и отворачивается. 

 1884

READING

The tale of an old hand.

On one occasion in the office of our manager, Ivan Petrovich Semipalatov, there sat the financial backer of our theatre, Galamidov.  He was discussing  with Ivan Petrovich the merits and beauty of our actresses. 

“But I do not entirely agree with you,” said Ivan Petrovich as he signed some expense claims, “Sophia Yuriyevna has such a striking, original talent!  She’s such a charmer, elegant… Absolutely captivating…”

He wanted to continue his praise of her, but owing to his sheer delight he could not utter another word but merely smiled such a vast sugary smile that the financial backer, looking at him, felt a sweetness in his own mouth. 

“What pleases me in her is… er, er, … is the agitation and trepidation in a young bosom when she recites a soliloquy.  She absolutely blazes, she is on fire!  At moments like that, and you may tell her this, I am ready to do anything, anything!” 

“Your honour, would you be so good as to sign this reply to the Kherson police authority with regard to the…” 

Ivan Petrovich lifted his smiling face to see standing in front of him the clerk Merdyaev.  The clerk stood there with bulging eyes and presented him with some papers for signing. Ivan Petrovich frowned: prose had interrupted poetry at its most interesting point. 

“You could have brought this to me afterwards,” he said.  “Can’t you see that I’m in the middle of a conversation!  These people are hopelessly uneducated, and tactless too!  Just think, my dear Sir, Mr. Galamidov:  you said that we no longer have with us those typical Gogol characters.  But what about this man?!  In what way is he not a type?  A sloven, his elbows worn through, cross-eyed.  He never combs his hair.  And look at his writing!  God only knows what it is!  It’s ungrammatical, no thought in it, like a bootmaker!  Just look at it!” 

“Mm, yes,” mumbled Galamidov, having glanced at the papers.  “Indeed that is so.  But you, Mr. Merdyaev, in all probability, I suppose you do very little reading.” 

“You can’t go on like this, my dear chap!” the manager took up the point.  “I’m ashamed of you.  You could at least read some books, why not?” 

“Reading is so important,” said Galamidov, sighing for no apparent reason.  “So important!  You read and straightaway you see how sharply your world vision changes.  And books can be found wherever you like.  From me, for example.  With the greatest of pleasure.  Tomorrow I’ll bring some, if you like.” 

“Thank him, there’s a good chap,” said Ivan Petrovich. 

Merdyaev bowed awkwardly and silently moving his lips, left the room. 

The next day Galamidov came to us at work and brought with him a bundle of books.  And there is the beginning of a whole history.  Posterity will never forgive Galamidov for his frivolous act.  One could perhaps forgive a youth for such a thing, but an experienced state councillor of the fourth grade, never!  On Galamidov’s arrival, Merdyaev was called into the office. 

“Here you are, take it, my dear chap,” said Semipalatov, the manager, handing him a book.  “Take it and read it carefully.” 

Merdyaev took the book with shaking hands and left the office.  He had turned pale.  His squinting eyes were jumping around in dismay and it seemed as if they were looking for help from the surrounding objects.  We took the book from him and began to examine it in detail.  It was The Count of Monte-Cristo by Dumas. 

“Well you can’t disobey his wishes!” said the chief accountant with a sigh.  His name was Proxor Semyonich Budilda.  “Try to do it somehow or other, make an effort.  Just read a bit of it, and then, God willing, he’ll forget about it, and you’ll be able to drop it.   So don’t get frightened.  The important thing is, don’t try to understand it.  Read it but don’t try to understand all that cleverness.” 

Merdyaev wrapped the book in some paper and sat down at his desk to write.  But in the circumstances writing was impossible.  His hands were shaking and his eyes were sliding off in different directions, one looking at the ceiling, the other at the inkpot.  The next day he came in to work with a tear stained face. 

“Four times I started on it, but I could not make head or tail of it.  Some sort of foreigners…” 

Five days later Semipalatov, the manager, was going past Merdyaev’s desk.  He stopped in front of him and asked him

“Well then, did you read the book?” 

“I read it, your honour.”

“And what was it about then, my dear chap?  Come on then, tell me.” 

Merdyaev lifted up his head and moved his lips dumbly. 

“I have forgotten, your honour,” he replied after a minute had passed. 

“That means you haven’t read it, or, er, er, you read it, and paid no attention!  You read it mechanically!  We cannot have it so!  You must read it again!  And in general, gentlemen, I recommend it to you!  Be so good as to take up reading!  All of you must read!  Take a book each from my window sill here, and read it!  Paramanov, here, here, help yourself to a book!  Podkhodtsev, you too, step this way, there’s a good chap!  And you also, Smirnov!  All of you, gentlemen!  Do as I say!” 

We all went and took a book each.  Only Budilda, the accountant, had the temerity to utter a protest.  He spread out his hands deprecatingly, shook his head, and said:

“If you will forgive me, your honour.  I will shortly be retiring.  I know that from all these things we just get carping and inventions.  My own eldest grandson, from these very books, calls his mother a fool to her face, and throughout all of Lent he was swilling down milk.  So pardon me Sir!” 

“You don’t understand a thing,” said Semipalatov, forgiving, as usual, all the old man’s coarseness. 

But Semipalatov was wrong  The old boy understood everything.  After a week we already beheld the fruits of this reading.  Podkhodtsev, having read the second volume of ‘The Eternal Jew’, called Budilda “You Jesuit!”; Smirnov began to turn up for work in a distinctly unsober state.  But on nobody did this reading have such an effect as upon Merdyaev.  He grew thin, his face became pinched, and he started to drink. 

“Proxor Semyonich!” he pleaded with Budilda.  “Let me forever offer prayers of gratitude for you!  Please ask his excellency that he might release me from… I am not able to read.  I read day and night, I don’t sleep, I don’t eat.  My wife has worn herself out reading aloud to me, but as God is my witness, I don’t understand a thing!  Do me this favour, for God’s merciful sake!” 

Budilda on several occasions was bold enough to inform Semipalatov of the situation, but he only waved his hands dismissively and promenading up and down the offices with Galamidov, condemned reproachfully all forms of ignorance.  In this way two months went by, and the whole episode came to an end in the most alarming manner. 

One day Merdyaev, arriving for work, instead of sitting at his desk, placed himself in the middle of the office on his knees, started weeping and uttered the following:

“Forgive me, Holy Fathers, forgive me,  I have been forging banknotes!” 

Then he went into the manager’s office, and fell down on his knees in front of Semipalatov. 

“Forgive me, your Honour.  Yesterday I threw a child down a well!” 

He banged his forehead against the floor and started to sob. 

“What does this mean?”  asked Semipalatov in astonishment. 

“This means, your Honour,” said Budilda, stepping forward with tears in his eyes, “this means that he has gone out of his mind!  He is at his wits end.  This is what your Galamida has achieved with his creations! God sees everything, your Honour.  And if my words are unpleasant to you, then let me take my retirement now.  Better to die from hunger than to have to witness this sort of thing at the end of one’s days!” 

Semipalatov grew pale and started to pace from side to side of the room. 

“Don’t let Galamidov come in here!” he pronounced in a leaden voice.  “And you, gentlemen, calm down, calm down.  I now see my mistake.  Thanks to you, old man!” 

And from that time on nothing else happened to us.  Merdyaev got better, but not entirely so.  And even to this day, if he sees a book he turns aside and shudders. 

 1884