|
|
|
| Home | Lermontov | Other Pushkin | Onegin Book I | Book II | Book III | Book IV | Book V | BookVI | BookVII | BookVIII | Gypsies | Chekhov |
CHEKHOV At the Bathhouse.
В цирюльне |
AT THE BATHHOUSE |
|
|
"В первой публикации каждая глава рассказа печаталась как самостоятельное произведение. Объединив обе главы под названием "В бане", Чехов включил рассказ в первый том собрания сочинений, которое открывается этим произведением." — Эй, ты фигура! - крикнул толстый, белотелый господин, завидев в тумане высокого и тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на груди. - Поддай пару! — Я, ваше высокородие, не банщик, я цирюльник-с. Не мое дело пар поддавать. Не прикажите ли кровососные баночки поставить? Толстый господин погладил себя по багровым бедрам, подумал и сказал: — Банки? Пожалуй, поставь. Спешить мне некуда. Цирюльник сбегал в предбанник за инструментом, и через какие-нибудь пять минут на груди и спине толстого господина уже темнели десять банок. — Я вас помню, ваше благородие, - начал цирюльник, ставя одиннадцатую банку. - Вы у нас в прошлую субботу изволили мыться, и тогда же еще я вам мозоли срезывал. Я цирюльник Михайло... Помните-с? Тогда же вы изволили меня насчет невест расспрашивать. — Ага... Так что же? — Ничего-с... Говею я теперь, и грех мне осуждать, ваше благородие, но не могу не выразить вам по совести. Пущай меня бог простит за осуждения мои, но невеста нынче пошла все непутящая, несмысленая... Прежняя невеста желала выйтить за человека, который солидный, строгий, с капиталом, который все обсудить может, религию помнит, а нынешняя льстится на образованность. Подавай ей образованного, а господина чиновника или кого из купечества и не показывай - осмеет! Образованность разная бывает... Иной образованный, конечно, до высокого чина дослужится, а другой весь век в писцах просидит, похоронить не на что. Мало ли их нынче таких? К нам сюда ходит один... образованный. Из телеграфистов... Все превзошел, депеши выдумывать может, а без мыла моется. Смотреть жалко! — Беден, да честен! - донесся с верхней полки хриплый бас. - Такими людьми гордиться нужно. Образованность, соединенная с бедностью, свидетельствует о высоких качествах души. Невежа! Михайло искоса поглядел на верхнюю полку... Там сидел и бил себя по животу веником тощий человек с костистыми выступами на всем теле и состоящий, как казалось, из одних только кожи да ребер. Лица его не было видно, потому что все оно было покрыто свесившимися вниз длинными волосами. Видны были только два глаза, полные злобы и презрения, устремленные на Михайлу. — Из энтих... из длинноволосых! - мигнул глазом Михайло. - С идеями... Страсть, сколько развелось нынче такого народу! Не переловишь всех... Ишь патлы распустил, шкилет! Всякий христианский разговор ему противен, все равно, как нечистому ладан. За образованность вступился! Таких вот и любит нынешняя невеста. Именно вот таких, ваше высокородие! Нешто не противно? Осенью зовет меня к себе одна священникова дочка. "Найди, говорит, мне, Мишель, - меня в домах Мишелем зовут, потому я дам завиваю, - найди, говорит, мне, Мишель, жениха, чтоб был из писателей". А у меня, на ее счастье, был такой... Ходил он в трактир к Порфирию Емельянычу и все стращал в газетах пропечатать. Подойдет к нему человек за водку денег спрашивать, а он сейчас по уху... "Как? С меня деньги? Да знаешь ты, что я могу в газетах пропечатать, что ты душу загубил?" Плюгавый такой, оборванный. Прельстил я его поповскими деньгами, показал барышнин портрет и сводил. Костюмчик ему напрокат достал... Не понравился барышне! "Меланхолии, говорит, в лице мало". И сама не знает, какого ей лешего нужно! — Это клевета на печать! - послышался хриплый бас с той же полки. - Дрянь! — Это я-то дрянь? Гм!.. Счастье ваше, господин, что я в эту неделю говею, а то бы я вам за "дрянь" сказал бы слово... Вы, стало быть, тоже из писателей? — Я хотя и не писатель, но не смей говорить о том, чего не понимаешь. Писатели были в России многие и пользу принесшие. Они просветили землю, и за это самое мы должны относиться к ним не с поруганием, а с честью. Говорю я о писателях как светских, так равно и духовных. — Духовные особы не станут такими делами заниматься. — Тебе, невеже, не понять. Дмитрий Ростовский, Иннокентий Херсонский, Филарет Московский и прочие другие святители церкви своими творениями достаточно способствовали просвещению. Михайло покосился на своего противника, покрутил головой и крякнул. — Ну, уж это вы что-то тово, сударь... - пробормотал он, почесав затылок. - Что-то умственное... Недаром на вас и волосья такие. Недаром! Мы все это очень хорошо понимаем и сейчас вам покажем, какой вы человек есть. Пущай, ваше благородие, баночки на вас постоят, а я сейчас... Схожу только. Михайло, подтягивая на ходу свои мокрые брюки и громко шлепая босыми ногами, вышел в предбанник. — Сейчас выйдет из бани длинноволосый, - обратился он к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, - так ты тово... погляди за ним. Народ смущает... С идеями... За Назаром Захарычем сбегать бы... — Ты скажи мальчикам. — Сейчас выйдет сюда длинноволосый, - зашептал Михайло, обращаясь к мальчикам, стоявшим около одежи. - Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали - протокол составить. Слова разные произносит... С идеями... — Какой же это длинноволосый? - встревожились мальчики. - Тут никто из таких не раздевался. Всех раздевалось шестеро. Тут вот два татара, тут господин раздевшись, тут из купцов двое, тут дьякон... а больше и никого... Ты, знать, отца дьякона за длинноволосого принял? — Выдумываете, черти! Знаю, что говорю! Михайло посмотрел на одежду дьякона, потрогал рукой ряску и пожал плечами. По лицу его разлилось крайнее недоумение. — А какой он из себя? — Худенький такой, белобрысенький... Бородка чуть-чуть... Все кашляет. — Гм!.. - пробормотал Михайло. - Гм!.. Это я, значит, духовную особу облаял... Комиссия отца Денисия! Вот грех-то! Вот грех! А ведь я говею, братцы! Как я теперь исповедаться буду, ежели я духовное лицо обидел? Господи, прости меня, грешного! Пойду прощения просить... Михайло почесал затылок и, состроив печальное лицо, отправился в баню. Отца дьякона на верхней полке уже не было. Он стоял внизу у кранов и, сильно раскорячив ноги, наливал себе в шайку воды. — Отец дьякон! - обратился к нему Михайло плачущим голосом. - Простите меня, Христа ради, окаянного! — За что такое? Михайло глубоко вздохнул и поклонился дьякону в ноги. — За то, что я подумал, что у вас в голове есть идеи! |
“Hey, you, Jack!” shouted a fat, white bodied gent who had glimpsed in the steam a tall lean figure with a straggly beard and with a large bronze cross on his chest. “Let’s have more steam!” “I’m sorry your honour,
I’m not the bath attendant, I’m the barber.
I’m not responsible for increasing the steam. Would you like me to give
you the cup
treatment1 for your blood?” The fat gent stroked his
reddened thighs, gave thought to the matter and said:
“The cups.
Why not?
Put them on then.
I’m not in a
hurry.” The barber hurried off to
the ante-room to fetch his instruments, then, after about five minutes,
ten
cups were visible, standing out darkly on the chest and back of the fat
gent. “I remember you, your
honour,” said the barber, placing the eleventh cup on the gent. “You were so good as to
wash yourself here
last Saturday, and then it was that I trimmed your callouses for you. I am the barber, Mikhailo. Do you remember Sir? It was then that you
permitted me to make
comments about
brides.” “Aha… So what about it
then?” “Poverty is honourable!”
is heard from the top shelf, uttered in a hoarse bass voice. “Education allied to
poverty bears witness to
the lofty nature of the soul.
Ignoramus!” Mikhailo glanced sideways up at the top shelf. There a scrawny man with jutting out protuberances of bone was seated and was beating himself about the stomach with birch twigs. He seemed to be made only out of ribs and skin. His face was not visible, because it was entirely covered with long hairs drooping down over it. Only two eyes could be seen, full of anger and contempt, and fixed on the barber. “These long haired weirdos!” flashed through Mikhail’s mind as his eyes blinked. “With their fancy ideas. It’s amazing what an awful lot of them are around nowadays! You can’t catch them all. God, how he’s let his hair grow, the skeleton! He hates all decent christian talk, just as the devil hates incense. He takes up the cudgels for education! It’s just that sort that the present day bride is keen on. Yes, exactly that sort, your honour! Don’t you find it disgusting? In the autumn a priest’s daughter invited me over. ‘Find me, Michel’ — in that house they call me Michel because I curl the hair for the women, — ‘find me a fiancé, Michel,’ she says to me, ‘but he must be a writer.’ As it happens, for her good fortune, I knew such a chap. He used to go to the inn, to Porphyry Emelyanich, and was always struggling to get printed in the papers. The waiter would come up to him for payment for the vodka, but he’d bawl rightaway in his ear: ‘What do you mean? Money from me? Don’t you know that I can get it printed in the papers that you strangled somebody?’ Such a wretched ragamuffin too. I tempted him with the priest’s money, showed him the girl’s portrait and took him along there. I got a new suit for him on hire. But he was not to her liking! ‘There’s not enough melancholy in his face,’ she said. She doesn’t even know herself what sort of demon she wants.“That’s a slander against
the written word!” From
the same shelf
the hoarse bass voice is heard again.
“Guttersnipe!” “So I’m a guttersnipe am
I? You’re in luck,
my good Sir, that
this week I am fasting, otherwise I would have repaid your guttersnipe
in
kind. So you, I
presume, are one of
these writers?” alone we should honour them, and not hurl abuse at them. I am talking about secular writers, just as much as clerical ones.” “The clergy wouldn’t dream of being involved in that sort of thing.” “Ignoramus, you understand nothing. Dimitry Rostovsky, Innocent Khersonsky, Philaret Moskovsky and many other church prelates with their works have furthered the cause of enlightenment.” Mikhail looked askance at
his opponent, turned his head and grunted.
“Well Sir, that is your way of things, as it were,” he mumbled scratching the back of his head. “Something intellectual. It’s not for nothing you have all that hair. Not for nothing. We all understand it very well and we can show you right now what sort of fellow you are. Let the cups stand on you for a while, your honour, I’ll be right back. I’ll just go out and back.” Mikhailo, dragging on his sodden breeches as he went and loudly splashing with his bare feet, went out into the ante-room. “A long haired chap will be coming out from the bath,” he said addressing the lad standing at the counter and selling soap. “So you, you know, watch him. He’s upsetting people. With his ideas. You ought to run and get Nazar Zaxarich.” “Can you tell the lads over there. A long haired chap will be coming out,” whispered Mikhailo to the boys who were standing near where the clothes were kept. He’s upsetting people. Keep an eye on him and run and get the manager, so that can send for Nazar, so as to write a report. He’s saying all sorts of things. With ideas.” “What sort of long-haired
chap is it?” asked the boys in alarm.
“No one like that got undressed here.
Only six people got undressed.
There were two Tartars, a gentleman got undressed,
then two merchants, a
deacon, and nobody apart from that.
You
have obviously thought that the deacon was the long haired one?” “What a suggestion! Damn it, damn it. I know what I’m saying!” Mikhail looked at the deacon’s clothing, touched the cassock with his hand and shrugged his shoulders. His face expressed extreme perplexity. “And what sort of chap is he?” “He’s very thin, ropey hair. Not much of a beard. Coughs all the time.” “Mmm!” murmured the barber. “Mm! So that means that I tore a strip off one of the clergy. One of Father Denis’s team. There’s a pain. It’s a sin to be sure. And look folks, I’m meant to be fasting. How can I go to confession now if I’ve insulted a member of the clergy. Lord forgive me, a sinner! I’ll go and ask his forgiveness.” Mikhail scratched the back of his head, and having put on a sad face, returned to the bath-house. The deacon was no longer on the top shelf. He was standing below at the tap, bending his legs to extremes, he was filling up a bowl with water.“Father Deacon!” Mikhailo addressed him with a tearful voice. “Forgive me, in the name of Jesus, forgive me, a sinner!” 1885 NOTES 1. cup treatment - very hot glass jars, or cups, were placed on a persons back or chest, causing the skin to rise in a large blister. It was thought to be beneficial to the health. 2.
telegraphist.
Before the advent of the telephone swift
communications were routinely
made through the telegraph with telegrams.
Telegraphists were specially trained for the
purpose, and every town and
station had it’s telegraph office.
3. without soap. The implication is that he could not afford to buy soap.
|
|
| Home | Lermontov | Other Pushkin | Onegin Book I | Book II | Book III | Book IV | Book V | BookVI | BookVII | BookVIII | Gypsies | Chekhov |
|
|
