40.
Но што бы ни было, читатель,
Увы, любовник молодой,
Поэт, задумчивый мечтатель,
Убит приятельской рукой !
Есть место: влево от селенья,
Где жил питомец вдохновенья,
Две сосны корнями срослись;
Под ними струйки извились
Ручья соседственной долины.
Там пахарь любит отдыхать,
И жницы в волны погружать
Приходят звонкие кувшины;
Там у ручья в тени густой
Поставлен памятник простой.

 XL.
But what must be must be, dear reader.
Alas, the young and tender lover,
The poet, meditative dreamer,
Was slain by the hand of his young friend.
There is a spot, as you leave the village
Where lived the lofty inspired poet,
Where two pines intertwine their roots;
Beneath them meandering rivulets
Moisten a nearby valley's brakes.
And there the shepherd loves to rest,
And reapers come their thirst to slake,
Their clinking jugs in the waters dipping.
There by the stream in the thick glades
A simple memorial stands in the shades.

 41.
Под ним (как начинает капать
Весенний дождь на злак полей)
Пастух, плетя свой пёстрый лапоть
Поёт про волжских рыбарей;
И горожанка молодая,
В деревне лето провождая,
Когда стремглав верхом она
Несётся по полям одна,
Коня пред ним остановляет,
Ремённый повод натянув,
И, флер от шляпы отвернув,
Глазами беглыми читает
Простую надпись ― и слеза
Туманит нежные глаза.

 XLI.
Beneath it (whenever springtime rains
Begin to water the wheaten shoots)
The shepherd, weaving his raffia boots
Sings fishermen's songs of the Volga's plains,
And the young lass from the busy city,
Spending the summer in the country,
When alone upon her horse she races,
Covering the fields' wide open spaces
Pulls up her horse and stops it there,
Leaning upon the leather reins,
And throws the veil back from her hair
In order to read with flitting glance
The grave's inscription ― it grows dim,
A tender teardrop makes her eyes swim.

 42.
И шагом едет в чистом поле,
В мечтанье погрузясь, она;
Душа в ней долго поневоле
Судьбою Ленского полна;
И мыслит «Что-то с Ольгой стало?
В ней сердце долго ли страдало,
Иль скоро слёз прошла пора?
И где теперь её сестра?
И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг,
Где этот пасмурный чудак,
Убийца юного поэта?»
Со временем отчёт я вам
Подробно обо всём отдам.

 XLII.
Then slowly back to the open country
She paces, plunged in reverie;
For long her soul unconsciously
Broods on the fate of the mortal Lensky;
She thinks " What then became of Olga?
Was it for long her heart was torn,
Or did the time of tears forlorn
Pass quickly by? And where's her sister?
And where lives that outcast wanderer,
Modish hater of modish beauties,
Where now is that gloomy, freakish man,
The young poet's untimely slaughterer?
An account of all that passed I'll try
To give in detail, but by and by.

 43.
Но не теперь. Хоть я сердечно
Люблю героя моего,
Хоть возвращусь к нему конечно,
Но мне теперь не до него.
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я ― со вздохом признаюсь ―
За ней ленивей волочусь.
Перу старинной нет охоты
Марать летучие листы;
Другие, хладные мечты,
Другие, строгие заботы
И в шуме света и в тиши
Тревожат сон моей души.

 XLIII.
Not now, my friends. Of course my hero
I love as heartily as before,
Hereafter for him my verse will flow,
But on him right now I set no store.
Age turns me to severer prose,
Age drives away that joker, rhyme,
And I ― I confess it with a sigh,
I follow on after, dragged by the nose.
No longer with a drooping quill
I pine to stain the flying leaves,
For other dreams, more surly still,
And other cares, and other sorrows
In the world's noise, and in peacefulness,
Upon my inner conscience press.

 44.
Познал я глас иных желаний,
Познал я новою печаль;
Для первых нет мне упований,
А старой мне печали жаль.
Мечты, мечты ! где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
Ужель и вправду наконец
Увял, увял её венец?
Ужель и впрамь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужел возврата нет?
Ужел мне скоро тридцать лет?

 XXIV.
I have heard the call of other longing,
New sadness comes to claim my soul;
All former dreams bring no awakening,
And previous sorrows I now lament.
Illusions, dreams ! where is your truth?
And you, its constant rhyming pal, where's youth?
Truly, indeed, and in the end,
Its crown, can it be faded, withered?
And can it be, in fact, indeed,
(Not only in elegaic verse),
That my springtime day is gone for ever,
(Which often I in jest rehearsed) ?
Of that is there really no repeating?
And is the thirtieth year at my window peeping?

 45.
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность лёгкая моя !
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился... и вполне;
Довольно ! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.

 XLV.
And so, midday has come. My heart
Confess the truth, you see it clear.
Then so be it: shake hands and part,
My frivolous youth, so swift, so dear !
I thank you for all those sweet delights,
The sadness, torments of the soul,
The noise, the storms, the feasts, the fights,
For all those gifts in your control.
My grateful thanks. For with you beside me,
In the midst of riot, and in quiet too,
I took my pleasures ... copiously.
No more ! No more ! with a rinsed soul
I start now where new rivers flow,
And the past ― I give it leave to go.

 46.
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши,
Исполненны страстей и лени
И снов задумчивой души.
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй моё воображенье,
Дремоту сердца оживляй,
В мой угол чаще прилетай,
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоеньи света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья !

 XLVI.
Let me look back. Farewell ye shades
Where flowed the river of quietness,
Full of sweet passion, idleness,
And dreams of the soul in meditation.
And you, o youthful inspiration,
Awake again my imagination,
Stir up the dull heart's sleepiness,
Visit this bower full oft in flight,
Let not the poet's soul grow chill,
Or calloused, hard, or killed with blight,
Or worse grow ossified and still,
Amongst the deadly rapturous whirl
Of society's slurry pit, where you with me,
My dearest friends, bathe frequently.