|
Как
рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!
|
|
X
From early
years he could act and dissemble,
Conceal his hopes, or show jealousy,
Instil both trust and disillusion,
Appear sad and gloomy, or pine in anguish,
Seem sometimes proud, sometimes submissive,
Or else indifferent, or all attentive!
How languid was his reticence,
And how passionate was his eloquence,
But in letters of the heart how unconcerned!
Breathing only one thing, loving only one thing,
How he could immerse himself totally!
His glance how devastating or how tender,
How modest, or how impudent, and occasionally
The obedient tear would glisten tellingly.
|
Как
он умел казаться новым,
Шутя
невинность изумлять,
Пугать
отчаяньем готовым,
Приятной
лестью забавлять,
Ловить
минуту умиленья,
Невинных
лет предубежденья
Умом
и страстью побеждать,
Невольной
ласки ожидать,
Молить
и требовать признанья,
Подслушать
сердца первый звук,
Преследовать
любовь, и вдруг
Добиться
тайного свиданья...
И
после ей наедине
Давать
уроки в тишине!
|
|
XI
How skilled
he was at appearing novel,
How skilled to dazzle innocence,
To frighten with despair's pretence,
To heap on flattery with a shovel,
To catch the first breath of emotion;
And the naivete of innocent years
To overcome with wit and passion;
To await the involuntary caress,
To pray and beseech a true confession,
To listen for the heart's first utterance,
To pursue love utterly, and, at last!
To agree a secret rendezvous
Then afterwards, alone in the darkness
To give lessons in love to his enchantress.
|
|
Как
рано мог уж он тревожить
Сердца
кокеток записных!
Когда
ж хотелось уничтожить
Ему
соперников своих,
Как
он язвительно злословил!
Какие
сети им готовил!
Но
вы, блаженные мужья,
С
ним оставались вы друзья:
Его
ласкал супруг лукавый,
Фобласа
давний ученик,
И
недоверчивый старик,
И
рогоносец величавый,
Всегда
довольный сам собой,
Своим
обедом и женой.
|
|
XII
How early
had he learned to thwart
The heart of an experienced flirt!
And when he wished to dish the dirt
Upon his rivals and outsmart
Them all, how poisonously he talked of them!
What traps, what gins he laid for them!
But you, the ever blissful husbands,
You remained ever his confidante:
The watchful spouse was his intimate,
Whether an old follower of Faublas,
Or a suspicious dotard, too old,
Or a pompous idiot cuckold,
Forever satisfied, forever agreeable
With self, and wife, and his dinner table.
|
