Pushkin's Eugene Onegin. Book II. Stanzas 28-30.

PUSHKIN'S POEMS

Home

Lermontov

EUGENE ONEGIN

(In this edition he is called Yevgeny Onegin).

BOOK II Stanzas 28-30.

XXVIII

Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.

XXVIII

She loved, from her own balcony,
To anticipate the rising sun,
Whenever, from the pale horizon,
The chorus of the stars goes down,
And the edge of the earth softly lightens,
And a light wind blows, the morning's herald,
And gradually the day arises.
Or in winter, when the nightime shades
Hold sway for long o'er the one half world,
And longer in lazy quietness
In the sight of the mist-encumbered moon
The idle dawn rests in slothfulness,
At her usual time awakened from rest,
By candlelight she would rise and dress.

XXIX

Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.

XXIX

From early years novels captured her passion,
And they were now her delight in chief.
She loved the 'suspension of disbelief'
In Rousseau or in Richardson.
Her father was a decent chap,
Though somewhat fixed in a former age,
But he saw no harm in the novel's page;
And since he never read a scrap
Of anything, he thought them simple nonsense,
And never bothered himself whatever
That a secret book was his daughter's fellow,
Slumbering all night under her pillow.
His wife could only behave inanely,
For Richardson she adored insanely.

XXX

Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.

XXX
She madly worshipped Richardson
Not that she read him, that is absurd,
Or that the hero Grandison
To Lovelace simply she preferred;
But long ago Princess Alina,
The cousin from her Moscow years
Had often to them both referred.
At that time her former husband was
Betrothed to her, but she rebelled;
She sighed and drooped for another one,
Who in her very heart and soul
Pleased her much more, much more excelled.
This Grandison was an awful dandy,
A gambler, and a sergeant in the army.