Pushkin's Eugene Onegin. Book II. Stanzas 25-27.

PUSHKIN'S POEMS

Home

Lermontov

EUGENE ONEGIN

(In this edition he is called Yevgeny Onegin).

BOOK II Stanzas 25-27.

XXV

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.

XXV

And so Tatyana is her name.
She was no beauty, like her sister,
And had no roses on her cheeks
Which would attract admiring looks.
A wild thing, mournful and retiring,
Like a doe seen in a forest clearing.
In the midst of all her kith and kin
She seemed like something alien.
She could not manage a caress
With ma or pa, or a soft touch.
Herself a child, in the crowd of infants,
She had no wish to play or dance,
And often on the window sill
All day she sat, silent and still.

XXVI

Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маминьки своей.

XXVI

Her bosom friend, the thoughtful mind,
From early days, even from her cradle,
In the slow-flowing stream of rural calm
Enriched her dreams and made her beautiful.
Her tender fingers never knew
A needle, and leaning on the frame
She did not, with a silken pattern
Give life to dull embroidery.
A symbol of the will to rule,
The child with its tame, obedient doll
Prepares itself, albeit in play,
For the laws of tact and social nicety,
And solemnly repeats to it
Lessons from mother learnt by heart.

XXVII

Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды; страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.

XXVII
But even in these early years,
Tatyana never played with dolls
News of the town, or news of fashions
She never prattled in their ears.
And childish pranks and entertainment
Were strange to her. But fearful stories
In winter, in the gloom of night
Endeared her heart and made it bright.
And when her nanny had collected
For Olga on the spacious meadow
All her friends and little playmates,
Tatyana would not play at tig.
Their laughter was so loud and tedious
And their noisy games were merely frivolous.