11.
Он мог бы чувства обнаружит,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Млалое сердце. «Но теперь
Уж поздно; время улетело...
К тому ж, ― он мыслит, ― в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов.
Но шёпот, хохотня глупцов...»
И вот общественное мненье !
Пружина чести, наш кумир !
И вот на чём вертится мир !

 XI.
He could have spoken openly
Instead of bristling like a beast;
That would have captured instantly
The young man's heart. "But now, at least,
It is too late; the time is past ...
Besides, ― he thought ― this wretched business
Has dragged in an old duellist,
Spiteful, a stirrer, and malicious;
Of course contempt should rightly sneer
At the telling of his loaded stories.
But whispers, and the snort of fools..."
And then there was the world to fear,
The springs of honour, opinion's face.
For that is what guides the human race !

 12.
Кипя враждой нетерпеливой,
Ответа дома ждёт поэт;
И вот сосед велеречивый
Привёз торжественно ответ.
Теперь ревнивцу то-то праздик !
Он всё боялся, чтоб проказник
Не отшутился как-нибудь,
Уловку выдумав и грудь
Отворотив от пистолета.
Они на мельницу должны
Приехать завтра до рассвета,
Взвести друг на друга курок
И метить в ляжку иль в висок.

 XII.
Seething with hatred, impatiently,
At home the poet waits for an answer;
And now his pompous, bustling neigbour
Brings the response back solemnly.
Now for revenge all is set fair !
For up till then, he feared the waster
Would make a joke and wriggle away,
Inventing a trick, so freeing his breast,
From the bullet which must wing its flight.
But they must meet beside the mill,
In the early hours, at the first light,
To cock their pistols, aiming at will,
At thighs or temples, and the opponent kill.

 13.
Решась кокетку ненавидеть,
Кипящий Ленский не хотел
Пред поединком Ольгу видеть.
На солнце, на часы смотрел,
Махнул рукою напоследок ―
И очутился у соседок.
Он думал Оленьку смутить,
Своим приездом поразить;
Не тут-то было: как и прежде,
На встречу бедного певца
Прыгнула Оленька с крыльца,
Подобна ветреной надежде,
Резва, беспечна, весела,
Ну точно та же, как была.

 XIII.
Determined he would scourge his Cressida,
Lensky, in passion, did not wish
Before the duel to visit Olga.
He watched the sun, glanced at his watch,
And finally gave up discretion,
And finds himself at his neighbours porch.
He thought to throw her in confusion
Arriving unexpectedly;
Surprise, surprise! Just as formerly,
As the poor poet climbed the stair,
His little Olga leapt from the chair,
Like the proverbial, heedless Cupid,
Lively, unthinking, full of bliss,
In a word, just as she always is.

 14.
«Зачем вечор так рано скрылись?»
Был первый Оленькин вопрос.
Все чувства в Ленском помутились
И молча он повесил нос.
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда,
Пред этой нежной простотой,
Пред этой резвою душой! ..
Он смотрит в сладком умиленьи;
Он видит: он ещё любим;
Уж он, раскаяаньем томим,
Готов просить у ней прощенье,
Трепещет, не находит слов,
Он счаслив, он почти здоров...

 XIV.
"Yesterday, why did you leave so early?"
Olga greets him with her first inquiry.
All Lensky's thoughts were blown off course,
And he drooped his nose like a jaded horse.
His anger vanished, and his jealousy,
Faced with her open tender glance,
Faced with her bright simplicity,
Faced with her soul's clear radiance !
He gazed at her with sweet emotion,
And sees at once: he still is loved;
Then tortured by remorse, devotion,
Prepared to beg forgiveness from her,
He trembles, words refuse to come,
And happy he is, though stricken dumb...

 15. 16. 17.
И вновь задумчивый, унылый,
Пред милой Ольгою своей,
Владимир не имеет силы
Вчерашний день напомнить ей;
Он мыслит: «Буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнём и вздохов и похвал
Младое сердце искушал,
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелёк,
Чтобы двухутренний цветок
Увял ещё полураскрытый».
Всё это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.

 XV, XVI, XVII.
Then once more thoughtful, somewhat gloomy,
Before his sweet and tender Olga,
Vladimir does not have the strength
To remind her of yester evening's pranks.
"I'll be her saviour", he reflects,
"I'll not endure it, that a wastrel,
With sighs and groans and praise and fire
Should tear her heart with sweet desire,
Or that the poisonous loathly worms
Should devour the growing lily's clothes,
Or that the flower of two soft morns
Should fade, its buttons not disclosed".
But friends, this means, (be not misled),
"I'll shoot the bastard through the head!"

 18.
Когда б он знал, какая рана
Моей Татьяны сердце жгла !
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени, ―
Ах, может быт, её любовь
Друзей соединила вновь !
Но этой страсти и случайно
Ещё никто не открывал.
Онегин обо всём молчал;
Татьяна изнывала тайно;
Одна бы няня знать могла,
Да недогадлива была.

 XVIII.
If only he had known what agony
Burned in the heart of dear Tatyana !
Or had Tatyana known, or guessed,
Had she been able to divine
That on the morrow Onegin, Lensky
Would fight upon the grave's dark rim ―
Ah, then, perhaps her pure devotion
Would join the friends in peace again.
But this wild love of hers no one,
Had yet discovered or stumbled on.
Like a deaf pillar was Onegin,
And Tanya secretly pined alone.
Only the nanny might have known,
But she was as inquisitive as a stone.

 19.
Весь вечер Ленский был рассеян.
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он за клавикорды
И брал на них одни аккорды.
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? Я счастлив.
Но поздно; время ехать. Сжалось
В нём сердце, полное тоской;
Прошаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в лицо:
«Что с вами?» ― «Так». ― И на крыльцо.

 XIX.
Lensky was distracted all that evening,
Now silent, now happy once again;
But those who are the Muses' darlings
Are always so: with furrowed brain
He sat at times at the clavichord,
But only played a scale or two.
Then fixing his gaze on Olga's face
He whispered "I'm happy. It's true. It's true".
But it's late. Time calls. He must be going.
His heart was swollen and big with pain,
And as he said his sad farewell,
It seemed as if it must be breaking.
She looks at him with earnest endeavour.
"What is it?" "Nothing." Then he's gone for ever.

 20.
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик и, раздетый,
При свечке, Шиллера открыл;
Но мысль одна его объемлет;
В нём сердце грустное не дремлет:
С неизъяснимою красой
Он видит Ольгу пред собой.
Владимир книгу закрывает,
Берёт перо; его стихи,
Полны любовной чепухи,
Звучат и льются. Их читает
Он вслух, в лирическом жару,
Как Дельвиг пьяный на пиру.

 XX.
Arriving home, his pair of pistols
He carefully checked, then set aside,
Back in their case, and then, undressed,
He looked at Schiller in the candle's light.
But a single thought had his mind oppressed:
His gloomy heart refuses slumber,
Instead, with beauty quite aglow,
Olga appears before his sight.
Vladimir closes the opened book,
And takes up his pen. His verses flow,
Abundant with love's sweet nothingness,
And ringing in his ears. He reads them out,
Clear and loud, with a lyric zest,
Like Delvig when drunk and at a feast.