Pushkin's Eugene Onegin. Book IV. Stanzas 34-39.

Enter your search terms Submit search form

PUSHKIN'S POEM

EUGENE ONEGIN

(In this edition he is called Yevgeny Onegin).

BOOK IV Stanzas 34 - 39. (37 & 39 included as numbers only).

XXXIV

Поклонник славы и свободы,
В волненьи бурных дум своих
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в мире выше нет наград.
И впрямь, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и любви,
Красавице приятно-томной!
Блажен... хоть, может быть, она
Совсем иным развлечена.

XXXIV

A disciple of fame and freedom's road,
In the turmoil of his raging heart,
Vladimir would even have written an ode,
But Olga would have ignored his art.
It could be that many a tearful poet
Has read to his lovely maiden's brow
His latest ballads. They say that, than this,
No greater delight in the world exists.
And indeed, the modest lover is happy
Who reads the works of imagination
To the subject of his songs and passion,
A beauty who swoons most languidly.
Happy is he… though, she well might be
More swayed by other frivolity.

XXXV

Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов.

XXXV

But my own meditations' harvest
And amusements set to harmony
I read only to my ancient nanny,
The friend and companion of my youth.
Or, after a long tedious dinner
A neighbour arriving accidentally
I seize and hold by his jacket collar,
In a corner stifling him with tragedy.
Or else (joking aside I say this)
Worn out by anguish and by rhyme,
And wandering beside my favourite lakes,
I startle a flock of ducks or drakes:
For, hearing my sweet-sounding minstrelsy
They rise from the shore and hastily flee.

XXXVI. XXXVII

А что ж Онегин? Кстати, братья!
Терпенья вашего прошу:
Его вседневные занятья
Я вам подробно опишу.
Онегин жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал,
Потом свой кофе выпивал,
Плохой журнал перебирая,
И одевался...

XXXVI. XXXVII

But what of Onegin? Good point, my friend!
I ask for your forbearance now,
For his routine and his daily round
I will describe methodically.
Onegin lived like an anchorite:
At seven a.m. he rose in summer,
Then started off, being lightly clad
To the river that ran beneath the hill,
Then Gulnare's singer he would emulate,
And swam a miniature Hellespont.
Then coffee he drank (he had time to kill),
Reading a rather low brow paper,
Then he dressed… et cetera, et cetera…

XXXVIII. XXXIX

Прогулки, чтенье, сон глубокий,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних дней
В беспечной неге не считая,
Забыв и город, и друзей,
И скуку праздничных затей.

XXXVIII. XXXIX

Strolling, reading, dreaming, sleeping,
The shade of woods and babble of streams,
From a fair skinned dark-eyed peasant lass
Occasionally a fresh and vibrant kiss;
A spirited horse, to the bit attentive,
A dinner sufficiently whimsical,
Some wine that sparkled in the bottle,
And solitude, and quietness:
His life was as in a monastery,
And to its charms, insensibly,
He yielded, and the fine summer days
He did not count up through idleness,
His friends and life in the city forgetting
Nor the boredom of idle amusements regretting.

Shakespeare's Sonnets

Enter your search terms Submit search form

Copyright © 2001 - 2009 of this site belongs to Oxquarry Books Ltd.

XXXIV Поклонник славы и свободы, В волненьи бурных дум своих Владимир и писал бы оды, Да Ольга не читала их. Случалось ли поэтам слезным Читать в глаза своим любезным Свои творенья? Говорят, Что в мире выше нет наград. И впрямь, блажен любовник скромный, Читающий мечты свои Предмету песен и любви, Красавице приятно-томной! Блажен... хоть, может быть, она Совсем иным развлечена.		XXXIV A disciple of fame and freedom's road, In the turmoil of his raging heart, Vladimir would even have written an ode, But Olga would have ignored his art. It could be that many a tearful poet Has read to his lovely maiden's brow His latest ballads. They say that, than this, No greater delight in the world exists. And indeed, the modest lover is happy Who reads the works of imagination To the subject of his songs and passion, A beauty who swoons most languidly. Happy is he… though, she well might be More swayed by other frivolity.
XXXV Но я плоды моих мечтаний И гармонических затей Читаю только старой няне, Подруге юности моей, Да после скучного обеда Ко мне забредшего соседа, Поймав нежданно за полу, Душу трагедией в углу, Или (но это кроме шуток), Тоской и рифмами томим, Бродя над озером моим, Пугаю стадо диких уток: Вняв пенью сладкозвучных строф, Они слетают с берегов.		XXXV But my own meditations' harvest And amusements set to harmony I read only to my ancient nanny, The friend and companion of my youth. Or, after a long tedious dinner A neighbour arriving accidentally I seize and hold by his jacket collar, In a corner stifling him with tragedy. Or else (joking aside I say this) Worn out by anguish and by rhyme, And wandering beside my favourite lakes, I startle a flock of ducks or drakes: For, hearing my sweet-sounding minstrelsy They rise from the shore and hastily flee.
XXXVI. XXXVII А что ж Онегин? Кстати, братья! Терпенья вашего прошу: Его вседневные занятья Я вам подробно опишу. Онегин жил анахоретом; В седьмом часу вставал он летом И отправлялся налегке К бегущей под горой реке; Певцу Гюльнары подражая, Сей Геллеспонт переплывал, Потом свой кофе выпивал, Плохой журнал перебирая, И одевался...		XXXVI. XXXVII But what of Onegin? Good point, my friend! I ask for your forbearance now, For his routine and his daily round I will describe methodically. Onegin lived like an anchorite: At seven a.m. he rose in summer, Then started off, being lightly clad To the river that ran beneath the hill, Then Gulnare's singer he would emulate, And swam a miniature Hellespont. Then coffee he drank (he had time to kill), Reading a rather low brow paper, Then he dressed… et cetera, et cetera…
XXXVIII. XXXIX Прогулки, чтенье, сон глубокий, Лесная тень, журчанье струй, Порой белянки черноокой Младой и свежий поцелуй, Узде послушный конь ретивый, Обед довольно прихотливый, Бутылка светлого вина, Уединенье, тишина: Вот жизнь Онегина святая; И нечувствительно он ей Предался, красных летних дней В беспечной неге не считая, Забыв и город, и друзей, И скуку праздничных затей.		XXXVIII. XXXIX Strolling, reading, dreaming, sleeping, The shade of woods and babble of streams, From a fair skinned dark-eyed peasant lass Occasionally a fresh and vibrant kiss; A spirited horse, to the bit attentive, A dinner sufficiently whimsical, Some wine that sparkled in the bottle, And solitude, and quietness: His life was as in a monastery, And to its charms, insensibly, He yielded, and the fine summer days He did not count up through idleness, His friends and life in the city forgetting Nor the boredom of idle amusements regretting.